Cвет с Востока? Россия как евразийская империя и царство Шамбалы

Обложка немецкого журнала "Die Drei", N.5, 2004.

В потрясающе драматической форме переживают сегодня современные сообщества быв­ших социалистических республик личностные и сущностные кризисы, происходящие из-за ду­ховного, культурного, социального, экологического и хозяйственного развала, ставшего насле­дием старой идеологии. Так же, как Запад, который после 1990 г. очень быстро вернулся к прежнему привычному образу, абсолютной биполярной разобщенности между «атлантически-западными» и «евразийско-российскими» (не русскими!) сферами существования, Россия пере­живает сегодня новое пробуждение «евразийской идеи», становящейся все более популярной в последние десять лет.

Благодаря колониальной экспансии россий­ского царизма на Дальний Восток, в Централь­ную Азию и на Кавказ (1806—84 гг.), с середины XIX столетия в среде русской интеллигенции воз­никла дискуссия об отношении России к Азии и об исторической роли России.

Сибирские и азиатские области царской импе­рии предстали в новом свете. Давая характеристику отношения России к покорённым степным народам Азии, ее подкрепления искали в древ­них зороастрийских легендах о борьбе между созидающим культуру земледельческих народов Богом Света Ахура-Мазда («Иран») и разрушаю­щими культуру кочевыми народами с их Князем Тьмы Ариманом («Туран»). Получила распростра­нение та точка зрения, что Россия в Азии долж­на выполнить «иранизирующую» культурную задачу, «потому что русские являются не только европейцами, но и азиатами». «Столкновение» между «европейской» земледельческой и город­ской цивилизацией, имеющей интеллектуаль­ную подоснову с одной стороны, и «азиатской» сущностью кочевых народов с другой стороны отразилось в глубоком духовном и социальном кризисе, который привел к революции. «Туранская Азия» стояла за разрушение старого мира, революцию существующих отношений. Понятия «Иран» и «Туран» стали символическими мета­форами душевного и личностного конфликта.

Благодаря экспансии в Центральную Азию, царская Россия достигла той области, которую Британская империя рассматривала как сферу своих жизненных интересов. С британской точки зрения русское продвижение было направлено к Индийскому океану, а потому и против самой Индии. Борьба за влияние и привилегии, кото­рую британцы подчёркнуто называли «Большой игрой» («The Great Game»), показана в романе Редьярда Киплинга «Ким».

Одним их первых защитников российского влияния в Азии был бурят Пётр Бадмаев (1851— 1919), (буряты — причисляемый к монголам на­род, живущий на юге и востоке от озера Байкал). После окончания университета он служил в Ази­атском отделении Министерства Иностранных дел (1875—93 гг.) и одновременно преподавал монгольский язык в Петербургском Университе­те. Кроме того, будучи бурятским ламаистом, он изучал тибетскую медицину. Благодаря своим дипломатическим и политическим способностям он попал в узкий круг советников при царе Алек­сандре III, который даже стал его крёстным от­цом, когда Бадмаев принял православие.

В 1893 году П.А. Бадмаев передаёт царю ме­морандум, в котором предлагает построить же­лезную дорогу в Китай. Во всём ламаистском мире «белые цари» восславляются как воплоще­ния Тара. Поэтому Россия, ее культура и религия для них привлекательны. Русское вторжение в Азию даже желательно. Согласно одному пред­сказанию, через семь столетий после Чингисхана «прорвутся из России белые дороги» и Монголия покорится «белым царям». После освобождения русские должны объединить монголов и китай­цев, чтобы работать над обновлением царства, пошатнувшегося из-за западных властей.

Через несколько лет, в 1896 году, Бадмаев со­общает царю, что во время своей поездки в Мон­голию он от многих лам слышал предложения по распространению власти царя в ламаистской Центральной Азии. У России должен быть кон­троль над Тибетом, который является ключом ко всему буддистскому миру. С такими же пред­ложениями он обращался к престолонаследни­ку Николаю, придворным врачом которого был, пока его соперник Распутин, также и из внешне­политических соображений, не заменил его на этом посту.

Князь Э.Э. Ухтомский (1861—1921), тогдаш­ний сотрудник архиконсервативного князя Ме­щерского и редактор «Петербургских ведомо­стей», был близок к молодому царю Николаю II, сопровождал его в восточно-азиатском путешествии в 1890 году. Ухтомский был знаком с Е.П. Блаватской, был сторонником теософии и оккультного буддизма. Он одним из первых за­щищал положение о сущностном родстве Рос­сии и Азии и написал в 1904 году, что «панмонголизм» не является для царского правительства опасностью, потому что все идеи мировой импе­рии язычества и средневековья, то есть также монгольских народов и вообще всей Азии, пе­решли к России». В то время, когда британская империя эксплуатировала народы Азии, царское судопроизводство выступило с принципом рав­ноправия.

Идея государственности России была срод­ни менталитету и мировоззрению азиатов. Центр российской политики в Азии, по мнению Ухтом­ского, находился в Бурятии. Интенсивная лоб­бистская политика Бадмаева и Ухтомского была связана с тибетским ламаизмом под предводи­тельством девятого Панчен ламы Чокии Нии-мы (1883-1937). Особую роль сыграл при этом другой урождённый бурят, лама Агван Дордцы (Доржиев (1854—1938), по-тибетски: «Наг-дбан-р До-рье»), который был связан с Бадмаевым. Доржиев учился ламаистской теологии у трина­дцатого Далай-ламы. В последующие годы он играл двойную политическую роль: поддержи­вал российскую политическую экспансию в Центральную и Восточную Азию, но гораздо более содействовал укреплению и распространению ламаистского образа мышления в царской Рос­сии и Западной Европе.

В 1901 году Доржиев получил от Панчен Ла­мы священные дары, тайные эзотерические на­ставления и медитации о «Молитве из Шамбалы», которые имели решающее значение для его дальнейшей деятельности. Он нуждался в легендах о погрузившемся царстве Шамбалы се­вернее Тибета, о сияющих Калки-царях, правив­ших в некоем Золотом времени, чтобы убедить царя и его политиков в том, что новое воплоще­ние Северной Шамбалы идентично с Россией.

Русскому царю, будущему Калки, предлагали править ламаистско-буддистской федерацией ев­разийских народов от Бурятии (через Монголию и Китай) до Тибета, потому что дом Романовых происходит от династии Сучандра из Шамбалы.

Значение легенд о Шамбале для образовы­вающейся мессианской передачи сознания (Sendungsbewusstein) евразийства трудно переоце­нить. Калачакра-система учит, что с победой армии Шамбалы буддизм распространится по всей Земле и предварит наступающую новую ми­ровую эпоху, в которой явится будущий бодисаттва Майтрейя. Однако необходимо было связать это мистически-мифологическое ожидание, как и православное представление о конце света, и апокалиптические мысли бесчисленных христи­анских сект с учением Мади российских шиитов и с химерическими надеждами ранних большеви­ков об осуществлении коммунистического «свет­лого будущего». Миф о Шамбале образует таким образом до сегодняшнего дня единственное ос­нование одной особо понимаемой евразийской духовности, которая может охватывать и объеди­нять все религии.

Доржиев, организовавший в Петрограде бурятско-калмыкский революционный комитет в 1920-24 годах, говорил о буддизме, как о соци­ал-революционной и эмансипирующей «религии атеизма»: «Буддистское учение способно объеди­ниться с современной коммунистической традицией» — а также о том, что дух Будды Шакьямуни, который был прототипом большевика, снова воплотился в В.И. Ленине. Под большевистским владычеством Россия могла бы превратиться в коммунистическое царство, что заслужило бы на­звание «Высшее место». Усилия своего учителя и инструктора Доржиева после 1909 года продол­жил живописец и писатель Николай Константино­вич Рерих (1874—1947). Только приблизившись к теософии, Рерих вместе со своей женой раз­работал собственную оккультно-эзотерическую систему на ламаистской основе, которую назвал «Агни-Иога», зерном учения которой является миф о восстановлении царства Шамбалы, как идеологического средоточия евразийской «вели­кой буддистской федерации». У Рериха также не было проблем в распространении своих идей в среде большевиков. В 1918 году он отправляет­ся в западную эмиграцию (в 1920—23 гг. он жи­вёт в США), но в мае 1926 года благодаря помо­щи американских финансистов он через Ладак и Синкианг возвращается в СССР.

В Москве Рерих был официально принят Геор­гием Чичериным (комиссаром по иностранным делам, студенческим другом Рериха и привер­женцем евразийских идей), женой Ленина Наде­ждой Крупской, старым другом и «гуру» Агваном Доржиевым, а также комиссаром просвещения Анатолием Луначарским. Рерих передал священ­ную землю с Гималаев для ленинского гроба и Послание Махатм — теософских Учителей Муд­рости. Так же как и Доржиев, он выражает убеждение, что Ленин не является, возможно, ещё воплощённым Калки, но, как минимум, является «Огненным Бодисаттвой», который пришел, что­бы подготовить путь новой эпохе, что буддизм и коммунизм, в любом случае, — одно и то же, Будда и Ленин оба благовествуют учение все­мирного мира и братства: «Европа будет потря­сена в своих устоях объединением буддизма и ленинизма».

Советский генеральный консул в Урумчи (Син­кианг) Александр Быстров-Запольский сообщал о замыслах Рериха: «Сегодня ко мне пришел Рерих с женой и сыном. Он рассказал много интересного о своём путешествии. Судя по его рассказам, они изучали буддизм, связаны с Ма­хатмами, часто ссылаются на указания Махатм о том, что надо делать. Кроме всего прочего, они объяснили, что имеют письма от Махатм для т. Сталина и т. Чичерина. Задачей Махатм явля­ется осуществление связи буддизма и коммуниз­ма и создание большого восточного объедине­ния республик. В среде тибетских и индийских буддистов существует пророчество, что из-под ига чужеземцев они будут освобождены именно красными из России (Северной красной Шамба­лой). Рерих хочет некоторые из таких пророчеств привезти в Москву... Вместе с Панчен Ламой они хотят предпринять некое духовное путешествие, чтобы освободить Тибет от англичан». Рерих, как до того Доржиев, отвернулись при открытой поддержке Панчен Ламы и его панбуддистско-евразийской идеи от личности Далай Ламы, возлагая на него вину за падение авторитета тибетского буддизма. Совместная работа с большевиками была, однако, отложена, когда стало ясно, что шамбальский проект с их помощью осуществ­ляться не будет. В начале 1930 года Рерих ищет финансовой и политической поддержки через во­одушевленного теософией министра сельского хозяйства Соединённых Штатов Генри Уолласа Франклина Рузвельта, который ему должен был помочь осуществить модель-колонию Шамбалы под водительством Панчен Ламы в горах Алтая, в области, граничащей с Сибирью, Казахстаном и Западным Китаем. Ламаистски-буддистская ре­лигия, марксистско-ленинское социальное уче­ние и американский капитал должны были осно­вать знаменательный эксперимент.

Из этого начинания в 1920 году возникло евра­зийское движение в эмиграционных кругах в Бол­гарии и Югославии. Как минимум два главных его последователя: Пётр Савицкий и работав­ший позже в США в Йеле (Yale) историк Георгий Вернадский — в течение нескольких лет контак­тировали с Николаем Рерихом и «обнаучивали» некоторые свои основополагающие идеи. Евра­зийцы расценивали русскую Октябрьскую рево­люцию как результат тяжелой внутренней болез­ни, элементарное «преобразование основных культурных форм существования». Революция была реакцией России на процесс европеизации и разложения европейской культуры. В результа­те Россия не принадлежала ни к Европе, ни к Азии, ни к их симбиозу, но образовала собствен­ное органичное замкнутое культурное простран­ство, которое включало славянские, иранские и туранские элементы — Евразию. Эта Евразия ох­ватывала восточную часть Европы и северную часть Азии, то есть в действительности террито­рию, прежде принадлежавшую царской России, а затем СССР.

Основным положением евразийцев было то, что Россия— её культурная, религиозная, по­литическая и социальная жизнь — была тесно связана с восточной азиатской культурой и своё историческое исполнение может найти только со­вместно с ней. Культура Европы, к которой причастны также западные славяне, напротив, бы­ла чужда внутренней русской сущности. Её рациональность привела европейцев к крайнему материализму, «поклонению вещам». Поэтому попытка европеизации царской России должна была неизбежно закончиться катастрофой Ок­тябрьской революции. Наиболее совершенно европейский исторический образ был сформули­рован Г.В. Вернадским (1887—1973), профессо­ром Йельского университета (США). Вернадский полностью согласен со своим другом Савицким, что русскую историю нужно рассматривать не только хронологически, но также пространствен­но и геополитически. Вернадский употребляет для этого выражение «месторазвитие». Рос­сия, конечно, должна осуществлять месторазвитие в Евразии. Чуждые элементы (католическое исповедание, европейское культурное влияние) могут вызвать в России только тяжелые внутрен­ние потрясения и распад. Таким образом, россий­скую экспансию на восток нельзя рассматривать как «империалистическую», но как исторически предназначенную. Это исторически — теорети­ческое основание евразийства, которое было разработано преимущественно в двадцатые го­ды двадцатого столетия, обрело новую жизнь во времена «перестройки» благодаря книгам этно­лога Льва Николаевича Гумилёва (1912—1992), сына всемирно известной писательской пары Николая Гумилёва и Анны Ахматовой, сообщаю­щего основные положения из произведений Пет­ра Савицкого и Георгия Вернадского. Влияние Л.Н. Гумилева на современное понимание исто­рии в России очень широко — в больших книж­ных магазинах страны высятся горы его книг. Уни­верситет в Астане (Казахстан) носит его имя.